Артёменко заторопился в стационар.
Булат сидел на стуле возле Марицы, согревая руки девушки в своих больших ладонях. На него больно было смотреть. Всего лишь час назад черные, как смоль, волосы засеребрились на висках, заострился нос, лихорадочно сверкали испуганные глаза. Ресницы были влажными, видно плакал, когда никого не было.
Возле Кости на тумбочке уже стояла "Алиса"-2, синевой своего дисплея не подавая никаких надежд. Свою "Алису" Олесь Семёнович поставил на тумбочку рядом с кроватью Марицы. С помощью специальных приспособлений подсоединил к ладоням спящей девушки. Глубокая синева дисплея навевала мрачные мысли.
— Булат, ты ужинал?
— О чем говоришь, дорогой? Мне кусок в горло не полезет. Я впервые в жизни встретил девушку, которая покорила моё сердце. Моя королева лежит на больничной койке, а я, как дурак, машу над ней руками. Разреши мне лечь с ней рядом, я согрею мою красавицу своим телом. Вот потрогай, какой я горячий, — он рванул на себе рубашку, обнажив мощную грудь, покрытую завитушками густых волос.
"А это идея". — мелькнуло в голове академика. Он пошел искать Готлиба. Остап Соломонович изучал результаты неутешительных анализов.
— Вот полюбуйся, — протянул Олесю Семеновичу бумаги. — У обоих гепарин почти на нуле и очень низкий гемоглобин. Они истощены до предела. Такое впечатление, что молодые люди никогда не ели фрукты и ягоды. У них глубокий авитаминоз. Расскажи мне о них.
Олесь Семёнович вкратце поведал ему историю жизни брата и сестры.
— Да, тяжелый случай, будем делать всё возможное.
— Остап Соломонович, там сейчас возле девушки сидит молодой человек.
— Конечно, видел. Сын Бога Зевса и смертной женщины Алкимены.
— Я что-то не понимаю тебя. Причем здесь Зевс?
— Геракл приходится сыном Бога Зевса и смертной женщины Алкимены. А он похож на него. Ну и что?
— "Алиса" установила, что этот Геракл — экстрасенс, которому нет равных. Он может отдавать свою энергию другим. Я показал ему, как работают экстрасенсы. Но он в отчаянии. Он безумно любит эту девушку. Знаешь, что он мне сейчас сказал? "Разрешите мне лечь рядом с ней, я согрею мою красавицу своим телом".
У Остапа Соломоновича брови поползли на лоб. Он содрогался от смеха, который пытался сдержать.
— А не испортит он девчонку?
— Мы поговорим с ним серьёзно. И потом это будет происходить при нашем присутствии.
— Слушай, Олесь, а ведь парень дело предлагает. Давай сделаем так: предложим ему согреть сначала Костю. Если это даст хоть какой-нибудь результат, уложим его с девушкой. Пусть греет. Только это проделаем после систем. Мы им сейчас введем гепарин с полным комплексом витаминов.
— А я попытаюсь накормить нашего Ромео.
В кабинете Готлиба при стационаре нянечки накрыли стол на троих. Возле больных в это время колдовали медсестры. Остап Соломонович, Олесь Семёнович и Булат сели ужинать. Молодой человек отказывался от еды, говорил, что сыт. Готлиб плеснул ему в стакан немного спирта, заставил выпить. Упрямец отправил в рот содержимое стакана одним глотком и через некоторое время потянулся за ложкой и стал уплетать всё подряд с завидным аппетитом. Когда ужин подходил к концу, и немного охмелевший Булат откинулся на спинку стула, Готлиб заговорил о невероятных вещах.
— Знаешь, Олесь, у северных народов существует надежный способ возвращения к жизни людей, умирающих от переохлаждения. Рядом с больным ложатся здоровые люди и согревают его своим теплом. — Булат напрягся, прислушиваясь. — Сейчас температура наших больных опустилась почти до критической. Их нужно срочно согревать. Я сейчас распоряжусь, чтобы в палату внесли нагревательные приборы, которые у нас есть. Но это мало что даст.
— А заменят ли они тепло живого человека? — с недоверием спросил Олесь Семёнович.
— А где мы возьмем сейчас таких людей, которые согласятся лечь в постель рядом с умирающим человеком?
— Слушай, дорогой, а я для чего здесь? Я лягу, я согрею их своим теплом, — Булат рвался на подвиги ради спасения любимой девушки.
— Ты это серьезно? — Остап Соломонович изучающе глянул на добровольца.
— Серьезней не бывает. Только, дорогой, давай скорее! Тянуть нельзя. Она вся холодная.
— Хорошо. Поскольку юноша у нас в более тяжелом состоянии, начнем с него.
— Пошли! Я готов! — подскочил Булат.
Когда в палате были включены все нагревательные приборы, и столбик настенного термометра подскочил до тридцати градусов Цельсия, Остап Соломонович предупредил дежурную сестру, чтоб в ближайшие два часа их не беспокоили, они будут отдыхать. Готлиб на всякий случай в дверную ручку всунул ножку стула.
— Раздевайся! — приказал он Булату.
— Совсем?
— До трусов.
Булат поспешно разделся. Широкие плечи, узкие бедра, крепкие икры и весь в кудряшках густых волос. Академики тщетно пытались спрятать свои улыбки. Они втроем подошли к спящему Косте, раздели его до трусов. Булат лег рядом, обнял парня, прижав к себе, стараясь достигнуть максимума соприкосновения.
— Ну, как? — спросил Готлиб.
— Мне кажется, что я прижал к себе льдину.
— Вот и согревай теперь его. Сам напросился.
В правом нижнем углу дисплея "Алисы"-2 стояла цифра: 32, 8 — угрожающе низкий показатель температуры человека.
Академики молча ждали. Прошло десять минут.
— Олесь Семёнович, — позвал Булат, — мне кажется, что с моей стороны он стал теплее. Его надо повернуть на бок. Я буду греть спину.
Костю повернули спиной к Булату. Он снова крепко прижал к себе юношу. Остап Соломонович присмотрелся к цифрам на дисплее: 33, 2. Еще через десять минут Костю повернули лицом к Булату. На дисплее светилась цифра 33, 4. Через час после начала эксперимента на дисплее было уже 34, 2. Синева экрана немного поблекла. Булату помогли подняться. Он немного неуверенно стоял на ногах.
— Ну, как? — спросил южанин, с надеждой глядя на академиков.
— Отлично, Булат! Дело сдвинулось с мертвой точки. Температура тела поднялась на 1, 4 градуса. Это обнадеживает, — обрадовал южанина Готлиб.
— Поднялась? — засиял Булат. — Значит, я спасу Марицу! Пошли скорее к ней.
За этот час, что они возились с Костей, к Марице не подходили ни разу. Когда Олесь Семёнович подошел и глянул на дисплей "Алисы", ему стало плохо. Синева экрана настолько сгустилась, что казалась черной. Показатель температуры был ниже тридцати градусов. Лицо почти белое, руки ледяные, пульс едва прослушивался.
— Булат! Скорее!
Булат в одном прыжке оказался рядом. Они вместе раздели девушку, оставили одни трусики.
— Ложись у стенки! — приказал Артёменко, и сам стал поспешно раздеваться.
Олесь Семёнович повернул Марицу лицом к Булату.
— Обнимай покрепче! — и сам лег за спиной девушки.
Тело девушки было холодным, дыхание спокойным, глубоким, но редким.
— Остап Соломонович, как там Костя? — спросил Артеменко через полчаса.
— Температура на том же уровне, но экран посветлел.
— Значит, он уже вне опасности. А как у нас дела?
— Ничего утешительного. 29, 7.
— Было 29, 6. Остап Соломонович, нельзя ли найти кровать пошире? Мне в полувисячем положении долго не выдержать, взмолился Артёменко.
— 29, 8. Терпи, сколько можешь. Сам туда лег. Когда станет невмоготу, что-нибудь придумаем. Был бы я моложе, я бы тебя с удовольствием сменил.
— Ты еще можешь шутить? Булат, может, мы поменяемся местами?
— 29, 9. — радостно воскликнул Готлиб. Он подошел вплотную к кровати. — Я буду тебя придерживать. Потерпи чуток. 30, 0. Температура хорошо поднимается. Это вселяет надежду на исцеление.
Но мужчины не чувствовали этого. Для них девушка была по-прежнему бесчувственной ледышкой. Когда температура достигла 32, 3, Олесь Семенович попросил пощады.
— Все. Я больше не могу. Остап Соломонович, помоги мне подняться!
Готлиб помог ему подняться, так как у Артёменко отекли ноги и руки от длительного лежания в неудобной позе на самом краю кровати. Булат ослабил свои объятия, положил Марицу на спину. Он не выдержал и поцеловал девушку в губы. Мужчины не могли поверить своим глазам — девушка улыбалась. Артеменко оглянулся на экран. 32, 8
— Целуй! Слышишь, Ромео? Целуй! Обнимай крепче и целуй! Ласкай ее, — приказал Артеменко Булату.
Широкие ладони и длинные пальцы южанина заскользили по шелковой коже девушки, а губы жадно целовали холодные бесцветные губы, глаза, шею, грудь. Когда он губами коснулся соска девушки, то почувствовал, как напряглась её грудь. Он поднял голову и встретился с вопросительным взглядом Олеся Семеновича.
— У неё грудь напряглась.
— Продолжай! Не стесняйся! Уже 33, 5.
Булат прильнул к губам девушки в страстном поцелуе, руки его заскользили вниз. Он гладил живот, бедра, а когда рука коснулась заветного треугольника, девушка застонала.
— Все, Булат! Хватит! — остановил его Олесь Семёнович. — Теперь жизнь Марицы вне опасности. Ты спас любимую. Температура тела достигла 35 градусов.
Парень смотрел на девушку, а из глаз его струились слезы.
— Моя королева! Ты будешь жить! — он поцеловал свою королеву легким прикосновением в розовеющие губы.
Булат был слишком возбужден, поэтому стеснялся подняться. Он расслабился и прилег у стенки
— Подождите немного, я приду в себя. Такая процедура не по мне. — Он лег на бок, тяжело дыша, не спуская с любимой глаз. Стал наблюдать, как покрывались румянцем щеки, как заалели губы. Когда его дыхание пришло в норму, он поднялся, прикрывая руками низ живота.
Остап Соломонович заботливо укрыл девушку. Она счастливо улыбалась во сне. Температура тела приближалась к норме. Экран дисплея был светло-голубым. Олесь Семенович отключил нагревательные приборы.
— Что, ребятки, расслабимся? — предложил Готлиб. — У меня в моем кабинете в сейфе чистейший спирт припрятан.
— Не откажусь, — поежился Булат, с трудом застегивая брюки. — мне самому впору отогреваться надо.
— Посмотри, не осталось ли там закуски, — попросил Олесь Семёнович, зашнуровывая ботинки.
— И закуска найдется, — заверил Готлиб.
Когда мужчины были в полном порядке, Остап Соломонович вынул ножку стула из дверной ручки, открыл дверь.
