Когда поток приезжающих заметно поредел, произошло два радостных события. Прямо в кабинет Готлиба зашла одна пара. Очень красивая молодая женщина кинулась к Остапу Соломоновичу и повисла у него на шее, целуя, со словами.
— Остап, дорогой! Прости, что забыла тебя, что так долго не приезжала.
Остап Соломонович сначала держал руки разведенными в сторону. Мужчина, пришедший с дамой, улыбался. Тогда он обнял эту плачущую незнакомку и спросил:
— Кто вы?
— Остап, я все поняла. Я же мать твоя.
У Остапа Соломоновича подкосились ноги. Если бы Луар, стоящий рядом, не подхватил его, он упал бы. Его усадили на стоящий невдалеке диван. Анжелика (а это была она) села рядом.
— Пригласи Олеся, — попросил академик Луара.
Прибежал встревоженный Олесь.
— Что случилось? — спросил он входя.
Анжелика бросилась и ему на шею.
— Олесь, дорогой! Я тебя никогда не забывала. Ты сделал меня счастливой, — так же темпераментно она обнимала и целовала Олеся.
Все мужчины улыбались.
— Это я, Анжелика! Неужели забыл?
— Дайте сесть, а то упаду, — растерянно прошептал Олесь.
Все расхохотались.
— Да что это передо мной все падают, — веселилась Анжелика. — Остап, — она повернулась к сидящему растерянному академику. — Остап, — она села рядом, — я приехала узнать подробности. Я столько читала о тебе. Все, что печаталось в прессе, я собирала. А сейчас, что ни газета, что ни журнал — всё о тебе. Скольким людям ты вернул молодость, здоровье. Ты — человек-легенда. Я горжусь тобой. Я горжусь тем, что в прошлой жизни была твоей матерью.
Остап Соломонович расплакался, закрыв лицо ладонями. Все замолчали. Анжелика прижалась к нему, склонила голову ему на плечо. Он обнял её рукой, повернул к ней лицо, мокрое от слез. Анжелика вытащила из манжетки кружевной носовой платочек и стала вытирать ему слезы.
— Милый мой сын. У тебя братишка появился, — она сделала знак рукой мужу, тот вышел. А когда зашел, то вел за руку трехлетнего малыша.
— Остап, подойди ко мне, — малыш подбежал к матери, — этого дядю тоже зовут Остап. Он твой брат. Ты назван в его честь.
Мальчик насупился и не двигался с места. Остап Соломонович улыбнулся и погладил малыша по головке, тот встрепенулся и убежал к отцу.
Олесь сидел напротив и рассматривал Анжелику. Пышная замысловатая прическа, видно волосы очень длинные. Яркий маникюр на длинных ногтях. Красивое молодое лицо без единой морщинки.
— Вы где устроились? — наконец-то Остап Соломонович хоть что-то мог сказать.
— Пока нигде. Мы прилетели на своём самолёте и прямо сюда, к тебе.
— Идемте домой, — он посмотрел на Анжелику, — твоя комната сохранилась в том же виде. Там до сих пор никто не живет. Я сегодня больше не приду, — сказал академик Луару. Тот кивнул головой. — Пойдем, Олесь, у нас есть, о чем поговорить.
До квартиры академика шли молча. Только маленький Остап что-то щебетал отцу по-итальянски. Анжелика шла под руку с Остапом Соломоновичем.
Дверь квартиры открыла жена Готлиба.
— Проходите, — пропустил хозяин гостей вперед, — знакомьтесь, моя жена, Софья Яковлевна. А это наши гости: Анжелика и Джузеппе Лоретти, их сын, Остап.
— Остап, можно я пройду в свою комнату? — спросила Анжелика.
— Конечно. Надеюсь, не забыла, где она.
Анжелика распахнула дверь. Возглас удивления вырвался у молодой женщины.
— Даже мольберт и краски на месте и незаконченная картина “Закат”. Я её обязательно закончу и подарю Олесю. Ты не возражаешь, Остап?
— Нет, конечно, — Остап Соломонович улыбался. Он уже немного пришел в себя, успокоился. — Софья, — обратился он к жене, — у нас там что-нибудь будет на обед или пойдем в столовую?
Софья Яковлевна стояла, сложив на груди руки, ревниво поджав губы. Ей рассказывали, что у мужа жила какая-то женщина. Но что она так красива и молода, она даже представить себе не могла.
— Я сейчас. У меня пельмени в морозильнике, — засуетилась хозяйка.
Анжелика зашла в свою комнату. Откуда вскоре вышла с распущенными волосами, ниспадавшими волнами до самых колен. Она расстелила на диване яркий кашемировый платок, последнее, что осталось от настоящей Таисии Ароновны, вручила мужу ножницы.
— Я ни разу не стригла волосы с тех пор, как уехала отсюда, — заявила она.— Джузеппе, приступай к своим обязанностям.
Джузеппе стал отрезать пряди волос у самой шеи и аккуратно складывать на платок. Все молча наблюдали за происходящим. Когда волосы были отрезаны, Анжелика взяла ножницы и обстригла ногти. Они падали на роскошные волосы, словно капли алой крови. Потом она раскрыла чемоданчик и достала оттуда прозрачный пакет с землей.
— Эта земля с моей могилы, — пояснила она. Всё это она завернула в платок, концы связала. — Завтра мы все это похороним на кладбище. Я хочу, чтобы у тебя была могила матери, чтобы тебе было куда прийти, погрустить, попечалиться, поплакать, принести цветы. Закажи памятник! — обратилась она к Остапу. — Чтобы на памятнике обязательно была её фотография.
Олесь поднялся.
— Я все сделаю, Остап Соломонович. Фотография у меня есть, но там Таисия Ароновна очень молодая.
— Пусть будет молодой, — согласился Остап.
На следующий день состоялись похороны. Распоряжалась всем тётя Паша. Опустили в могилу гроб, поставили пока временный памятник, на котором были две даты и тире между ними. С фотографии на мир смотрела молодая светлоглазая Таисия Ароновна. Могилу укрыли венками и цветами. Две алых розы положил у памятника маленький Остап. До этого никто не плакал, настроение у всех было хорошее, но этот поступок ребенка заставил разрыдаться даже стойких мужчин. С кладбища все пошли домой поминать Таисию Ароновну.
После поминок Анжелика подошла к Остапу.
— Остап, у меня к тебе просьба.
— Я слушаю, — улыбнулся ей растроганный Остап.
— Сделай моему мужу укол своей вакцины. Ему уже под пятьдесят. Он в последнее время что-то стал плохо себя чувствовать.
— Хорошо. Джузеппе, пойдем, — обратился Остап к рядом стоящему мужу Анжелики.
Тот наклонил голову в знак согласия и молча пошел за академиком.
Обследование на “Алисе-2” дало печальные результаты. Джузеппе был тяжело болен. Разрушительной силе болезни подвергся весь организм. Ему оставалось жить несколько месяцев.
— Вот и прекрасно. Ничего серьезного у вас нет, — скрыл правду от больного академик, — сейчас вы уснете, а через шесть суток будете как огурчик.
Готлиб пригласил Луара, которого поставил в известность о состоянии больного. Такого тяжелого случая в их практике прежде не было.
— У нас на Лаландине существует лекарство против этой болезни, — сообщил Луар. — Надо срочно отправляться на Лаландину. Но в этом случае, когда болезнь так запущена, я не ручаюсь за положительный результат. И всё же стоит попробовать. Может быть, в сочетании с эликсиром долголетия мы добьемся желаемого успеха. Я пошел, мне надо успеть, как можно быстрее, доставить лекарство с нашей планеты. А пока введите ему ваш эликсир, доведите до нормы гепарин и все время следите за его уровнем, так как его показатель будет всё время падать в борьбе с тяжёлым недугом. Попутно сделайте полное обследование всего организма.
Вскоре Джузеппе заснул. Вечером за ужином Остап рассказал жене о своей матери, об её загадочном воскрешении, о том, что мать его не узнавала, а с годами, молодея, превращалась в совершенно непохожую на нее женщину. Софья Яковлевна слушала с большим вниманием, и чувство ревности постепенно сменялось сочувствием и пониманием. Она почувствовала такую нежность к такой далекой и такой близкой красавице, что в каком-то порыве положила свою руку на руку Анжелики.
Анжелика глянула на неё.
— Я так благодарна вашему мужу за то, что он подарил мне вторую жизнь, — призналась она. — Он у вас гений. Ему при жизни положено поставить самый большой памятник.
На следующий день Луар зашел в палату, где лежал Джузеппе, с небольшим свертком.
— Здесь десятикратная доза. На всякий случай я захватил с большим запасом, — протянул он лекарство Готлибу. — В ампулах по 2 мл. Первый раз можно ввести четыре кубика. Потом надо следить за его состоянием по компьютеру. Если через три дня не наступит улучшения, я бессилен. В первые сутки с перерывом в шесть часов нужно сделать четыре укола. В следующий день — три и так далее.
Пока Джузеппе находился на лечении, Анжелика рисовала. Маленький Остап подружился с бабушкой Пашей и бабушкой Фросей.
Ефросиния Даниловна всю свою нерастраченную материнскую любовь отдавала этому непоседливому мальчишке. Не понимая друг друга, они как-то нашли общий язык. Каждый день ходили в магазин и покупали новую игрушку, игру или конструктор. Часами просиживали, собирая модели самолетов, машин, кораблей.
Анжелика была спокойна за своего сына, и всё время стояла перед мольбертом. Большой портрет Софьи Яковлевны уже висел на стене. Ей не надо было позировать, она все писала по памяти. Остапа Соломоновича она написала совсем молодым.
— Что-то слишком молодой он здесь! — заметила Софья Яковлевна, разглядывая портрет мужа.
— Он будет таким, — с уверенностью сказала Анжелика. — Он непременно будет таким.
Следующий портрет был Ефросинии Даниловны, историю которой рассказала ей Софья Яковлевна. С портрета на зрителя смотрела такая красавица, что дух захватывало.
— Не может быть! Это же непостижимо. Такая красота! — всплеснула руками Софья Яковлевна.
— А вы присмотритесь внимательней. Я ведь художник. Я всё вижу, — убеждала Анжелика.
А в это время медики боролись за жизнь Джузеппе. К его ладоням были подсоединены выносные энергоприемники. Это Олесь так придумал, чтобы легче было работать академику. На дисплее “Алисы-2” продолжал светиться синий экран. Только на четвертые сутки экран стал слегка светлее, к вечеру он был светло-голубым.
— Кажется, победа будет за нами, — заметил Луар, не отходивший от постели больного уже вторые сутки. — Я немного прилягу здесь, — он опустился на свободную койку и тут же заснул.
Вздремнул в кресле и академик. Зашла неслышно сестра, сделала больному очередной укол. Через час Готлиб проснулся, глянул на часы и быстро выбежал в коридор.
— Укол просрочен, — подбежал он к медсестре.
— Не волнуйтесь! Я сделала вовремя. Просто вы спали, и я не тревожила вас.
— Спасибо. Я перепугался, что забыли.
— Ну что вы. Это же наша работа.
Остап Соломонович вернулся в палату и к своей радости увидел, что цвет дисплея сменился и стал светло-зеленым. Он вздохнул облегченно и оставил больного под присмотром сиделки.
Дома он застал приятную картину. Его жена и Анжелика сидели на кухне и, оживленно о чем-то беседуя, пили чай. У него на душе спокойней стало.
“Подружились”, — подумал он.
У стены на полу стоял портрет. Остап Соломонович глянул на него и не узнал себя.
“Кого же это она нарисовала”? — подумал он и долго стоял перед портретом. Что-то знакомое и родное проглядывало в нем.
— Нравится? — спросила Анжелика, выходя из кухни.
— А кто это? — спросил Готлиб.
— Не узнаешь? — из кухни вышла жена.
— Нет.
Женщины рассмеялись.
— Это же ты! — сказала, смеясь, жена.
— Что-то очень молодой я здесь, — неуверенно произнес Готлиб.
— Таким ты будешь лет через пять, дорогой сынок, — кокетливо произнесла Анжелика. — Как там Джузеппе? — поинтересовалась она.
Не вдаваясь в подробности, Остап Соломонович стал рассказывать:
— Он был очень болен. Но сейчас мы победили его болезнь. Джузеппе пошел на поправку.
— Вот и хорошо. Посмотрите, кого я сейчас рисую.
— Какая красавица! У нас, по-моему, нет таких, — засомневался Остап Соломонович.
— Ефросиния Даниловна, — подсказала ему жена.
— Не может быть! Трудно поверить! Потрясающе. А маленький Остап с ней?
— А где же ему еще быть? Они “не разлей вода” теперь.
В положенный срок Джузеппе не проснулся, хотя дисплей “Алисы-2” сиял уже оранжевым цветом. Все медики собрались у его постели. Сюда же зашли Жения с Игорем. Прошло 10 часов сверх срока, ещё десять. Все устали в ожидании. В палату было внесено несколько кресел, в них дремали от усталости медики. Момент пробуждения был пропущен.
— Что вы здесь делаете? — вдруг они услышали голос и открыли глаза. На кровати сидел Джузеппе, пытаясь освободиться из пут “Алисы-2”. Жения кинулась к нему, отстегнула энергоприемники.
— Есть чертовски хочется, — сказал больной, потягиваясь.
Все забегали, засуетились, заулыбались. В момент перед ним появился столик на колесах с разными кушаньями, напитками, соками.
Джузеппе придирчиво оглядел стол.
— Мне б яичницу-глазунью из трех яиц, — попросил он, а сам начал уплетать все подряд.
Когда принесли яичницу, он уже настолько насытился, что извиняющимся взглядом посмотрел на сестричку.
— Я уже не могу, я сыт.
—Можно, я помогу ему? — нашелся Игорь, придвинул поближе кресло и в мгновение ока очистил тарелку к великой радости больного.
— Вот это по-дружески, — Джузеппе протянул Игорю руку для пожатия.
Все зааплодировали.
— Я могу быть свободным? — поинтересовался больной.
— Мы вас не задерживаем, но очень просим побыть здесь ещё немного для окончательного обследования.
— Но с женой я могу повидаться?
— Она к вам придет. Сейчас ей позвоним.
Джузеппе зевнул пару раз и тут же заснул.
Остап Соломонович с помощью “Алисы-2” стал разбираться в состоянии здоровья своего знаменитого пациента. Они тихо беседовали с Луаром.
— По моему мнению, — говорил Луар, — перерождение тканей у него началось давно. Пока в организме был гепарин, он как-то сдерживал это. Но когда запасы его иссякли, процесс перерождения пошел быстрее, чем мог восстанавливаться гепарин, началось разрушение организма. У вас эта болезнь зовется по имени одного речного животного. Забыл название. Такой, членистоногий.
— Да, да. Рак.
— А почему он так называется? Не знаешь? — спросил Луар.
— Рак питается падалью. Он является санитаром водных бассейнов. Если рак в реке или озере есть, то вода чистая. А вот почему так болезнь назвали, понятия не имею.
— В случае таких заболеваний у вас делают операции, то есть вырезают пораженный участок. А зря. Сначала надо остановить процесс. Что мы и сделали в самом начале. А уже потом направить процесс в обратную сторону, то есть преобразованные клетки заставить возвращаться в исходное положение. Но у нас никогда не было таких тяжелых случаев. Мы просто не допускаем до этого. А уж если случится, то бывает одного или двух инъекций достаточно.
— Мы можем у нас изготовить это лекарство?
— А почему бы нет? Я захватил рецепт его приготовления. Хоть сейчас можем начать, — с готовностью ответил Луар.
— Пока подождем. Давай закончим с тем авралом, который затеяли. Сколько у нас спящих на сегодняшний день? — спросил академик.
— Сейчас спят триста человек, — сообщил Луар, — в новом корпусе три этажа уже свободны. Вчера приехало пять человек. Сегодня ни одного.
— Это потому, что начали работать пункты по омоложению во всех странах.
— Может, мы уйдем отсюда? — предложил Луар. — Мы всё для больного сделали. А когда проснется, нам сообщат.
Они осторожно вышли из палаты.
Провожать семью Лоретти пришли все, кто их знал. Недалеко от городка был небольшой аэродром. Личный самолет Джузеппе Лоретти стоял на взлетной полосе.
— Антигравитон у вас есть? — спросил Олесь у Джузеппе.
Тот ничего не понял. Пришлось ему объяснять.
— Нет. У меня такого прибора нет. А где его взять?
— Я так и думал, — Олесь поднял руку, к нему подбежал техник с коробкой в руках.
Олесь лично установил прибор и объяснил, как им пользоваться в случае аварии.
При посадке произошло непредвиденное событие. Маленький Остап обнял бабушку Фросю и, рыдая, заявил, что без неё никуда не полетит. Отчаяние мальчишки было так велико, слезы ручьем лились из его глаз. Плакала бабушка Фрося, утирали глаза все остальные.
— Нельзя их разлучать, — было резюме тёти Паши.
— А что делать? — с глазами, полными слез, спросила Анжелика.
— Бери с собой, она будет тебе прекрасной помощницей в воспитании сына— посоветовала тетя Паша.
— А вы поедете с нами? — обратилась Анжелика к Ефросинии Даниловне.
— С радостью, — ответила та и пошла с ребенком на руках к самолету.
Маленький Остап от счастья, целовал свою бабушку.
Анжелика подошла к Остапу Соломоновичу.
— До свидания, сынок! — с грустной улыбкой сказала она, обняла и поцеловала.
— До свидания, мама! — в тон ей ответил Готлиб.
Олесь поцеловал ей руку, глядя в её глаза. Анжелика сразу вспомнила все и нежно сказала:
— Он тоже любил целовать мне руку. Спасибо, Олесь, что помог снова обрести счастье.
Далеко за горизонтом скрылся самолет, а потрясенные провожающие стояли на летном поле и махали руками, смахивая с глаз непрошеные слезы.
Второе событие было не менее потрясающим. Приехал Юлий Израилевич Берг, все так же в обтягивающих одеждах, которые вот-вот лопнут на нем, но сильно постаревший, совсем седой.
Максим Сергеевич не узнал его, пока тот не улыбнулся и не заговорил.
— Вот это сюрприз, — вышел из-за стола директор и обнял друга. — Насовсем, что ли?
— Насовсем, — сник Берг.
— А что так?
— Покинула меня моя благоверная. Сердце отказало. А сыну я в тягость. Кому нужны старики со своими хворями?
— По тебе не скажешь, что ты болен, — засомневался Мартынов.
— Физически я здоров, а душа моя плачет по сибирским березам и елям.
— Ностальгия заела, — с пониманием и сочувствием произнес Максим Сергеевич.
— Она, проклятая, — тяжело вздохнул Берг.
Директор нажал кнопку на селекторе.
— Остап Соломонович, занят? Нет? Зайди.
Остап Соломонович рывком открыл дверь.
— Что-нибудь случилось? — ещё в дверях спросил он.
— Случилось. Вот, познакомься, — показал Мартынов рукой в сторону Берга.
Готлиб повернулся и глянул на идущего к нему с протянутыми руками Юлия Израилевича.
— Юлий!
— Остап!
Они крепко обнялись.
