— Помогите! — раздался истеричный крик медсестры и топот бегущих ног.
Остап Соломонович, Артёменко и Костя выскочили из палаты. Цепляясь руками за входную дверь, медленно оседала на пол тётя Паша.
— Камфору, носилки, в реанимацию! — не своим голосом распоряжался Готлиб.
Мимо палаты бегом покатили передвижные носилки. Генка упал на кровать лицом вниз и разрыдался. Девушки наспех оделись и сбежали из стационара.
Трое суток тётя Паша не приходила в сознание. Подробности происшедшего вскоре стали достоянием всего городка.
— Лучше бы он в лесу сдох, — говорили одни.
— Мы его всем городом искали, а он оказался подлецом, — говорили другие.
Мамаши потащили своих дочерей на обследование к гинекологу. Генка не покидал стационара, хотя его уже никто там не держал. Он сник, осунулся, притих. Никто с ним не вступал в разговоры, но еду ему приносили. Он всё время лежал на кровати, часто Безутешно плакал.
Тетя Паша открыла глаза. Белые стены, белый потолок. Сознание медленно возвращалось. Она обвела комнату взглядом. Возле её кровати на стуле сидел Остап Соломонович. Он спал.
— Остап! Остап! — пыталась произнести она, но только пошевелила губами. Хотела поднять руку, но рука ей не повиновалась. — Остап! — наконец, удалось ей произнести.
Он встрепенулся, открыл глаза.
— Пашенька, как ты меня перепугала! — Он взял её руку, стал целовать.
— Что со мной, Остапушка?
— Ничего страшного. Легкий сердечный приступ. Уже всё позади.
— Не обманывай меня. У меня обширный инфаркт с параличом.
— С чего ты взяла? Не выдумывай.
— Ты мне ввел свой препарат?
— Ещё нет. Я теперь боюсь вводить, не посоветовавшись с тобой.
— Правильно сделал. Не вводи, я прошу тебя! Я запрещаю тебе это делать. Я не хочу, чтобы в мою плоть вселялась чужая душа. Я хочу, чтобы меня похоронили по нашим старинным обрядам.
— Не говори ерунды, Пашенька. Ещё столько девчонок ждут твоего засватанья.
— Все уже. Отсваталась. Свадьба Марицы с Булатом была моей лебединой песней. Позови Максимушку, Олеся, Юлия и мою дочь, Светлану. Я хочу попрощаться со всеми, пока не лишилась речи.
— Пашенька…
— Не уговаривай! Я устала. Я устала от одиночества. Я хочу к Юре. Пусть наши одинокие неприкаянные души найдут друг друга и соединятся. Раз уж нам не было суждено при жизни соединиться на земле, пусть на небесах мы будем вместе. Не тяни. Мне осталось недолго.
Остап Соломонович нажал кнопку над тумбочкой. Вбежала сестра.
— Пригласите Артёменко, Берга, Мартынова и Ярцеву Светлану Юрьевну. Срочно!
— Но ведь час ночи.
—Срочно! Пусть немедленно идут сюда. — Сестра вышла. — Пашенька, не уходи от нас. Ты осиротишь нас. Как же мы будем без тебя? Ты нам нужна.
— Остапушка, вы у меня все уже достаточно взрослые. — Она попыталась улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса искривленного лица. — Я ухожу со спокойной душой.
Первым из приглашенных прибежал Олесь Семёнович.
— Тётя Паша, как же вы нас напугали.
— Пришел, пострел. Ты у меня был самым любимым воспитанником. Садись, касатик. А вот и остальные.
В палату один за другим заходили Мартынов, Берг и её дочь Светлана.
— Мама! — Дочь кинулась к ней, разрыдалась.
— Не надо, дочь моя. Я ухожу по доброй воле. Я ухожу к твоему отцу. Хватит нам быть врозь. Теперь мы будем вместе навечно. Ты была в свое время права, не умела я бороться за свое счастье. За это я на всю жизнь была приговорена к одиночеству. Бедный Юра. Он так был одинок. Не сумела я сделать его счастливым. Видишь ли, гордость заела. Дурой была я. Прости меня. Я и тебя сделала полу сиротой при живом отце.
— Не надо, мама. Он для меня был хорошим отцом.
Тётя Паша прикрыла глаза и долго молчала. Все сидели, затаив дыхание. Она открыла глаза.
— Станьте все в ногах. Я не вижу вас. Я не могу повернуть головы.
Все поднялись и выстроились у спинки кровати.
— Максим, у меня за образами сберегательная книжка на предъявителя Я копила на памятник Юре.
— Тётя Паша, мы уже заказали памятник и оплатили его, — сказал Артёменко.
— Значит, погасите расходы. Не прекословь. У меня мало времени. Я хочу, чтобы меня похоронили у одинокой березы, что недалеко от кладбища. Там самое высокое место в нашей округе. Оттуда видать весь город. Там меня впервые поцеловал мой Юра. На моих похоронах пусть не играют похоронной музыки, а только марш Мендельсона. Я никогда не выходила замуж, пусть мои похороны будут моей свадьбой. Провезите меня по маршруту, по которому возят молодых невест в ЗАГС. Я хочу, чтобы на моих похоронах звучали свадебные песни от просватанья до самой последней. Девушки ни в коем случае не должны петь. Пусть поют только те, которых я просватывала. Оденьте меня в белое платье. В моем шкафу лежит узелок, там я все приготовила.
Она прикрыла глаза, помолчала, потом продолжала.
— Простите, что покидаю вас, но я устала от одиночества. У меня не сложилась семейная жизнь, но я любила и всю жизнь хранила верность одному единственному мужчине. Я всю жизнь хранила это в строжайшей тайне, но сейчас я узнала, что это не тайна. Я не знаю, каким образом вы об этом узнали. Я только своему правнуку открыла эту тайну в день окончания им школы. Да. Теперь я не стесняюсь сказать, что Юрий Николаевич Березовский был моим мужем, но не на бумаге, а в сердце. Светлана — его родная дочь. В этой жизни у меня была одна отрада — мой правнук. Он — точная копия Юрочки. — Она попыталась улыбнуться, но только губы слегка дрогнули. Паралич начал охватывать мышцы лица. Голос ее стал тише, хотя она продолжала медленно, но отчетливо произносить слова. — Теперь я убедилась, что из этого касатика вырос настоящий подлец. Оборвалась последняя ниточка, которая связывала меня с этой жизнью.
— Попрощайтесь со мной, — уже шепотом произнесла она, — пока я живая. Я знаю, как омерзительно целовать покойников. — Она снова закрыла глаза.
Первой подошла дочь и многократно поцеловала мать.
— Прости меня, мама, если я когда-нибудь обижала тебя.
— Ты была хорошей дочерью и никогда не причиняла мне боль.
— Прости, Пашенька, что не смогли помочь в воспитании твоего правнука. — Максим Сергеевич поцеловал её в обе щеки.
— Здесь нет твоей вины. Это Клавдия его испортила.
— Прощай, Пашенька! Спасибо, что вспомнила обо мне в последнюю минуту. — Юлий Израилевич поцеловал её в щеки и осыпал руку поцелуями.
— Тётя Паша, — Олесь Семёнович рыдал у неё на груди, — не делай нас сиротами. Ведь мы можем поднять тебя на ноги. Ещё есть время. Позволь нам это сделать. У нас ведь всё для этого есть.
— У вас нет только одного — моего желания жить. Я устала жить без любви и ласки. Я уйду к Юре, и наши души соединятся и обретут покой. Помнишь, как мы рыбачили? — Она снова попыталась улыбнуться.
— Помню, тётя Паша. Давай ещё съездим разок. Я брошу к чертовой матери эту работу, и мы вместе будем ловить рыбу.
— Поздно, сынок. Поцелуй меня на прощание. Я любила тебя больше всех.
Олесь Семёнович поцеловал её многократно. Она закрыла глаза и притихла. Все стояли в тишине, боясь пошевелиться.
— Я любила вас всех, — еле слышно произнесла она. Это были её последние слова.
