Весна в этом году была ранней и бурной. Это создало некоторые проблемы для Татьяны Сергеевны. Хотя ни для кого не оставалась секретом её беременность, она стеснялась этого, и особенно пугали последние месяцы, когда ни от кого уже не скроешь своего состояния. Зимой было намного проще. Просторная соболиная шуба летящего покроя скрывала располневшую фигуру, но на щедром весеннем солнце становилось невмоготу гулять в шубе. Она заказала себе пальто, расклешенное от плеч, и выходила в нем на прогулку. Алиса, наоборот, с гордостью и без стеснения носила впереди себя живот внушительных размеров. Дома посмеивались над ними, спорили, кто родит раньше, заключали пари. Долго спорили вокруг имен будущих новорожденных
— У моего сына имя будет Богдан, — твердо заявил Олесь Семёнович.
— Почему Богдан? — удивилась Алиса.
— Он нам Богом дан, доченька. Мы так хотели ещё детей, но судьба распорядилась иначе. Мы давно потеряли всякую надежду и вот теперь, когда тебе исполнилось двадцать три года, у тебя, наконец, появится братишка.
— А если сестренка?
— Алиса, зачем эти пытки? Я же знаю, что вы ходили проверяться, и у вас обоих родятся сыновья.
— Откуда ты знаешь? — удивилась жена.
— Мне сразу же позвонили из клиники и обрадовали, что у меня ожидается сын и внук.
— Ну, вот. А мы хотели тебе сюрприз сделать, — разочарованно произнесла Татьяна.
— Слишком долго вы тянули со своим сюрпризом, — укоризненно произнес Олесь Семёнович. — Если бы вы в тот же день сказали мне об этом, то я бы промолчал, и вы бы ничего не знали о звонке. Так вы растянули свой сюрприз на целую неделю.
Когда отзвенели капели, замолкли в канавах ручьи, и растаял последний снег, стала пробуждаться от спячки природа. Набухли почки на деревьях, березы выпустили свои сережки, пробились первые иголочки травинок. В семье Артёменко возникла новая проблема, Татьяна Сергеевна категорически отказалась выходить на прогулки. Никакие уговоры Марицы, просьбы матери и мужа на неё не подействовали. Она ходила по квартире, с улыбкой поглаживая живот. На семейном совете по этому поводу приняли компромиссное решение: гулять по ночам. Эта идея всем понравилась. На ночные прогулки отправлялась Татьяна Сергеевна и Алиса. Их сопровождали обычно Олесь Семенович и Костя. Если Булату позволяло время, то он присоединялся к ним, а рядом непременно шла Марица. Он брал её нежную руку в свои сильные ладони и шёл, молча, прислушиваясь к гулким ударам своего сердца.
После 25 мая прогулки прекратились. Женщины боялись отходить далеко от дома, роды были не за горами. Детишки в утробах матерей вели себя довольно буйно. Однажды Алиса высказалась по этому поводу.
— У меня такое впечатление, что там футбольная команда во время матча.
Мать рассмеялась, поглаживая свой живот, который постоянно менял форму, выпячиваясь буграми, то с одной стороны, то с другой.
— А мне кажется, что там дерутся два боксера-тяжеловеса.
У Олеся Семёновича, помимо предстоящих родов у жены и дочери, были и другие проблемы. На первый план выступила тайна жизни великого ученого, который собственноручно вложил первый камень в фундамент нового города, впоследствии ставшего научным центром не только страны и планеты, но и двух планет различных солнечных систем.
Он снова сидел перед “Алисой” в своем рабочем кабинете.
— “Алиса”, почему ты раньше ничего не говорила о Березовском? — спросил он
— Потому что тебя это не интересовало. Ты ни разу не спросил у меня о личной жизни моего создателя, а он, кроме всего прочего, был поэтом. Он был очень ранимый в душе человек. Тяжело переживал свое одиночество. Я, можно сказать, продукт его тоски по человеческому общению. Он и создал меня, чтобы было с кем общаться. Сначала это давалось мне с трудом, но потом я стала познавать тайны своего бытия и в какой-то мере помогала ему усовершенствовать или изменять некоторые составляющие моей схемы.
— “Алиса”, ты упомянула о стихах.
— Он не писал их на бумаге. Они были в его сердце, в извилинах его мозга. Я почерпнула их из его памяти.
— Хоть что-нибудь у тебя сохранилось?
— Это не целые стихи, а отрывочные фразы.
— Все равно. Дай хоть пару строчек.
На дисплее моментально высветилось:
Ты в каждой мысли, в каждой строчке сжатой,
Ты в каждом вдохе, выдохе моем.
Ты боль моя, и ты моя утрата…
— Дальше что-то непонятное. А вот ещё.
Ты жизнь моя, и ты моя отрада
Надежд, желаний и любви моей.
За миг любви приму все муки ада,
Лишь только бы моя рука была в твоей.
— Когда появилось это стихотворение?
— Оно было в его памяти до моего создания.
— Он делал попытки помириться с Пелагей Дмитриевной?
— Решительных попыток не было. К ней домой он больше не приходил ни разу. Но он поселился в квартире рядом с дочерью. Пелагея Дмитриевна часто у него бывала. Она каждое утро приносила дочери молоко, а когда узнала, что Юрий живет рядом, то стала приносить и ему. Дочь очень заботилась об отце, стирала ему, убирала квартиру, готовила еду. Через год у Светланы родился сын, которого она назвала Юрой. Березовскому очень нравилось, что они оба Юрии Николаевичи. Он был заботливым дедом, часто играл с внуком, но тайна их родства неукоснительно сохранялась по настоятельной просьбе Пелагеи. Дмитриевны.
— У него больше никого не было из женщин?
— Интимно близких, никого. Он остался верен своей первой любви.
— Что за работа у Пелагеи Дмитриевны?
— Это придумал Березовский. Когда стали приезжать со всего света ученые, городок не был достаточно обеспечен всем необходимым. Столовая только строилась, подсобное хозяйство было маленьким, не хватало порой хлеба. Чтобы молодые ученые не тратили своих сил на обустройство быта, хотя квартиры сдавались с мебелью, с питанием дело обстояло сложнее, поэтому Березовский учредил фонд милосердия, на счет которого каждый год поступала солидная сумма. Директором этого фонда стала Ветлугина Пелагея Дмитриевна. До этого она работала швеёй в местном ателье. Она пригласила к себе в помощники пожилых женщин, и они стали заботиться о молодых специалистах. Это всё с лихвой окупилось теми открытиями и изобретениями, которые были сделаны учеными в последствии.
— “Алиса”, ты сможешь сделать по памяти портретные снимки Березовского в различные периоды жизни в цветном изображении?
— Подключи принтер, я попробую.
С едва уловимым шорохом белоснежные листы бумаги заходили в принтер. Олесь Семёнович взял в руки первый снимок.
Рыжеволосый парнишка, лет семнадцати, нос усыпан веснушками, глаза карие, волосы непослушно торчат во все стороны. Руки кажутся непропорционально длинными, очень худой.
На следующем снимке — тот же юноша. Довольно длинные волосы гладко причесаны назад, лицо загорелое, открытое. Высокий лоб, веснушки почти исчезли. Тело натренировано, в хорошем весе, руки уже не кажутся длинными.
Далее. Довольно крупный мужчина, широкие, натренированные плечи, крепкая шея, видать усиленно занимался штангой или борьбой.
Дальнейшие снимки были похожи один на другой. Это был мужчина, уверенный в себе. Казалось, время не коснулось его лица в течение многих лет. Вот ему сорок четыре года. Олесь Семёнович узнал этот кадр. Таким он вошел в дом Пелагеи Дмитриевны в тот памятный вечер. За ним следует кадр моментально состарившегося человека. Таким он вышел, выставленный за дверь некогда любимой женщиной, чей образ он пронёс через всю жизнь.
Между этим снимком и предыдущим была пропасть времени, хотя, вероятно, прошло не более года. Чувство вины перед обманутой девушкой читалось в его взгляде. Чувство вины перед дочерью, выросшей без отца, перед своей собственной жизнью, лишенной уюта, домашнего очага и женской ласки, наложили на него неизгладимый отпечаток. Глубокие складки от середины носа до кончиков губ и от губ вокруг подбородка, поперечная складка между бровями и глубокие борозды на лбу. В таком виде он сохранился до дня своей трагической кончины. В глазах отсутствовал блеск, который так характерен счастливым людям. Угрюмый взгляд умных глаз человека, лишенного радости бытия.
А вот Паша. Девушка семнадцати лет. Только закончила школу. Её миндалевидные глаза смотрят на мир мечтательно, доверчиво и удивленно. Свежее лицо, чудесные темные волосы тяжелой волной ниспадают на плечи, чувственные полные губы слегка разошлись в улыбке. Она ещё не ведает, какую злую шутку сыграет с ней судьба.
На втором снимке женщина, потерявшая формы от нарушения обмена веществ, от сексуальной неудовлетворенности темпераментного организма. Волевой рот, губы крепко сжаты. Глаза трудно рассмотреть из-за узких щелей. Волосы — по-прежнему красивые и волнистые. Снимков тёти Паши было всего два. Их Олесь Семенович положил в письменный стол. Остальные сложил в папку и понес домой.
В дверях квартиры его встретила мать.
— Ох! Олесь! Как хорошо, что ты пришел! Я звонила только что тебе.
— Что случилось?
— Танюше плохо.
— Что с ней?
— Кажется, началось!
— Скорей, в поликлинику звони!
— Она не велела без тебя.
— Где Марица?
— Она с Алисой. Ей тоже плохо. Косте уже успели сообщить.
— Что, тоже началось?
— Видать, что так.
Прибежал Костя, взволнованный, перепуганный, растерянный.
— Что с Алисой?
Олесь Семёнович улыбнулся.
— Не волнуйся, зять, скоро сынов нянчить будем. Иди к Алисе, а я к Татьяне загляну, — он пошел к жене. Она стояла у окна, сцепив пальцы рук под животом.
— Олесь, скорей звони. Еле дождалась тебя. Сил больше нет. Уже каждые три минуты схватки. Как бы дома не родить. поспеши, дорогй!
Что поделаешь? Так уж случилось, что в роддом женщин отвезла одна машина скорой помощи. Их провожали мужья, которые не пожелали возвращаться домой, а все ходили под окнами, в нетерпении поглядывая на дверь родильного отделения.
На двух параллельных столах две бригады медиков одновременно принимали роды.
Вдруг больничную тишину нарушил душераздирающий крик. Это закричала Алиса от сильных потуг. Нет, не от боли, не от страха. Просто это заключительный аккорд всем страданиям женщины перед появлением новой жизни на свет. В этот момент у роженицы создается впечатление, что кто-то с силой потянул за струну голосовых связок и какое-то время не отпускал их.
Услышав крик, доносящийся из родильного отделения, мужчины в страхе вздрогнули.
— Кто кричит? Это Алиса! — Костя забегал вдоль дорожки, не находя себе места. — Папа, это Алиса! Вы слышали?
— Успокойся! Дети всегда рождаются в муках. Это в порядке вещей. — Он обнял зятя за плечи. — Значит, твой сын первым выскочит на свет.
— Ничего, милая, все нормально, — ворковал перед Алисой врач, — не волнуйся, дыши глубже. Подайте ножницы. Так, дыши глубже. Молодец. Сейчас глубокий вдох и, — он разрезал околоплодный пузырь. — Ну! Тужься! Ну, вот и все. Богатырь родился. Поздравляю. Это кто у нас? Кодряну? Славный парень.
На крыльцо родильного отделения вышла сестра с бумажкой в руках.
—Кто Кодряну?
В одно мгновение Костя оказался рядом.
— Поздравляю! Сын у вас, — она протянула ему бумажку. — Здесь все данные младенца.
— Папа, у меня сын! Сын у меня! — он кинулся к тестю. Они обнялись. — Сын у меня. Вот здесь что-то написано. Мальчик, Кодряну, вес 3 кг 500 г, рост 57 см.
Татьяна рожала спокойно, терпеливо перенося боли. Только руки у неё побелели от мертвой хватки, когда она ухватилась за стол в момент самой сильной боли.
— Ну, ну, ещё чуток, героиня наша. В таком возрасте решила рожать! Молодец! Ещё глубокий вдох. Сильнее! Головка выходит! Ну! Ещё раз! Ну! — крикнул врач. — Вот и молодец! Тоже богатырь. Поздравляю! От всей души поздравляю. У нас ещё ни разу не рожали жёны академиков. Вы первая.
— Только не перепутайте нам детей, — попросила Татьяна.
— Что ты, милая! — улыбнулась сестра. — Мы им к ручке бирки привязываем с фамилией матери.
Снова вышла на крыльцо сестра с бумажкой в руках.
— Артёменко, — она смутилась, увидев Олеся Семёновича. — Поздравляю! У вас сын родился.
— Спасибо! Как там роженицы?
— Все нормально. И дочь и жена чувствуют себя хорошо. Роды прошли без осложнений.
— Костя, у меня сын! — они снова обнялись. — Вот бумажка. Артеменко, мальчик. Вес 3 кг 750 г. Рост 57 см. А мой тяжелее на 250 г.
Они пошли, обнявшись, опьяненные счастьем отцовства. Случайные прохожие улыбались им вслед, догадываясь о причине ликования мужчин. Ведь в небольшом городке, где все друг друга знают, новости разносятся мониеносно.